* * *
Бог выходил из моря с амфибией-самоходкой,
Что ему соль и волны - Создатель и Всемогущий.
Йеменец пел ему песни, "русский" делился водкой,
А марокканец гадал по кружке с кофейной гущей.
Бог натянул ботинки, взял свой послушный УЗИ,
И по камням пустыни вдаль пошагал за взводом.
Эх, широки люди, думал Он, вот бы сузить,
Но узкий с голодным Богом не делится бутербродом.
Бог походил пустыней, Бог вернулся на берег,
Жег на песке костры Он и строил песчаные замки.
Бог говорил морю - вот, мол, никто не верит,
Всех приходится карой как-то вгонять в рамки.
Бог недоволен нами и расшумелся гневно,
Мы отложили скрижали - видно, на случай крайний.
Мир завоевывать надо нынче и ежедневно -
Кому интересны руины бывших завоеваний…

* * *
Приходи, не побоясь непогоды,
Переулком и кошачьим парадным.
Пробегают где-то годы и годы,
Словно в рану соль - ожог невозвратным.
Это, девочка, не гром, а трещотки,
Опоздаешь - подожду, не ругая.
Это, милая, не черти, а щетки,
Это вечер, а не смерть, дорогая.
И на кухне под глинтвейн мы покурим,
Жизнь гримасами смешит, не пугая.
Дорогая, не война это - Пурим.
Пусть все будет хорошо, дорогая...

* * *
Подожди меня
на повороте
или сразу за.
Треплет ветер
крылья волос в полете.
Свет в глаза.
Голосом сказок,
забытых с детства,
себя не высказать,
не рассказать.
Свет запутался
в переплете
окон. И - гроза.

Подожди меня
на повороте
или сразу за.

* * *
как горек любой
уход
на закат
когда
ты уже не вернешься назад
говорят
что это все стам:
поворот
вправо-влево
но снова -
вперед и вперед
но ты
ты же знаешь
как горек закат
когда
никогда
не вернешься
назад

* * *
Я прихожу
в дом
с тысячью комнат.
Тихо стираю пыль
с веджвуда,
мейсена
и маркетри
ершиком
из птичьих перьев.
Поникшие
в рамах своих
красавицы
на потемневших холстах
молчат.
Куклы
в парчовых домино
в углу
давно опустевшей
детской
не улыбаются.
В этом доме
не слышно звуков.
Смеха.
Плача.
Крика.
Шепота.
В нем
никого нет.
И не будет.

* * *
А я всегда
боялась одного:
не встретиться.
Иль глупо разминуться,
остаться дома,
в неурочный час вернуться,
за шумом
не услышать ничего.
Не отозваться
на негромкий зов
за ссорой
с нелюбимым о неважном.
Наверное, ты знаешь,
как мне страшно
за разговором
не услышать
Слов.

* * *
В усталом море гаснут маяки.
И - не доплыть. Но плыть зачем-то надо.
И берега безбрежно далеки,
Так далеки, как те, кто где-то рядом.

В усталом море солонее слез
Вода, и бьет, и бьет о берег.
Незаданностью мучает вопрос,
Улыбкой - незакаченность истерик.

В усталом море просто утонуть -
Как растворить в усталости усталость.
И не поможет добрый Ктонибудь.
Да люди часто тонут, эка малость.

...Я выгребаю все же. И о дно
Ободраны колени. Сердце колет.
На берегу горит твое окно,
Хоть маяки давно погасли в море.

Сонет 1
Так круговерть непрошеных надежд
Закрутит, истерзает непокоем...
И онемевшими губами: "Что такое?!."
А осень слепит яркостью одежд.
Ты не зови меня к себе. Не приводи
В холодный дом, где только пыль и книги,
Где рассыпаются часы в немые миги
И остаются, словно боль в груди.
Оставь меня одну в той темноте,
Где жестких губ касаются ладони,
Где боли нет, и где часы, как кони,
Несутся в раскаленной пустоте.
Позволь напиться из твоей руки,
Забыв на время, как мы далеки...

Сонет 2
Когда мы в прошлый раз с тобой смотрели
В глаза друг другу? Весны пролетели,
Как пролетает журавлиный клин
Куда-то к солнцу. Ты опять один,
А может быть и нет. В твоих мирах,
Где ты, скитаясь, потерял дорогу,
Мы встретились и как-то понемногу
Переживали веру, страх и крах,
И снова веру. На твоих руках,
В их линиях читались карты странствий.
Ты был один - и ты не знал препятствий
Для этих странствий в белых облаках
Придуманных судеб. Короткий сон
Души, живущей в доме без окон.

* * *
Оставить глупости.
Обставить дом ампиром.
Слегка писать,
отчасти рисовать,
и сериальным сострадать кумирам,
и на комод салфеточки вязать.
Ждать мужа с ужином
и кофе пить с подноса.
И регулярно
натирать паркет.
И чтобы не было насущнее вопроса -
"Где распродажа?"
(а не "Бога нет?").
И знать в журналах
все актрисьи лица,
Уметь в салоне
позы принимать,
жить "в тихом счастии"...
и в клетку синей птице
без опозданий
зерен подсыпать.

* * *
Слабость часто обращается силой,
Шелковистый жгут порой - не разрубишь.
- Почему ты не меняешься, милый?
- Потому что ты таким меня любишь.

И святыми быть земных не научишь,
Только в небе гнева нет и пристрастья.
- Почему, любимый, ты меня мучишь?
- Потому что я боюсь твоей власти.

Никому-то торный путь не проложен,
Не рассыпаны алмазы-смарагды...
- Почему, мой друг, не брезгуешь ложью?
- Потому что ты не вынесешь правды.

Принимая за потерей потерю,
Вопрошаю, изумленно сверх меры:
- Почему, мой недруг, я тебе верю?
- Потому что ты не можешь без веры.

* * *
Даже в светлой ночи
не поются чужие куплеты,
и не падают росы
в подлунную яркость травы.
И кричи-не кричи -
ты не выкричишь правды об этом,
и спокойная осень
придет окончаньем главы.
Даже если и петь,
этой боли внутри не умерить,
но словами она
унимается легче, чем без.
Поднимается плеть
безнадеги над тщащимся верить,
в повторении сна,
где хохочет отчаянный бес.

* * *
Знаешь, я не сойду с ума и не начну пить,
и улыбаться я, знаешь ли, тоже не разучусь.
И не проси меня, друг, больше тебя любить.
Больше - уже нельзя. Нету таких чувств.
Места, где ты отвечал мне "Нет", памятнее, чем те,
где, ненавидя тебя порой, другим отвечала "Да".
Многие говорят всякую ерунду о преданности мечте.
Мечта - это просто мост из "некогда" в "никогда".

* * *
Я просто устала бороться. Такое порой
бывает и с теми, кто старше, сильнее и проще.
Я страшно устала уже пробираться наощупь,
бежать от себя и опять задыхаться тобой.

Я просто устала. Прости. Не фатален исход,
он нам не предсказан - но слишком, увы, предсказуем.
На пыли зеркальной мы вечно друг друга рисуем,
но за поворотом... опять и опять поворот.

* * *
Протекшие мимо крови во мне не отозвались.
Осень у стен костела рисует осенний лист.
Висла в долине - медленный карп - блестит чешуей.
Старая битва-то, пшецке пане, закрылась ничьей.
Темное место. В щели брусчатки впиталась кровь.
Красное небо, ты отпевания мне не готовь.
Мне не ответят немые стены. К чему вопрошать?
Раскрашенный город, гроб повапленный. Надо бежать.
Я убегаю. Дома Стара Мяста вслед машут плющом.
Всякий, кто предан, бит и обманут - ныне прощен.

* * *
и растворясь
в биеньи танца,
не плача,
не роняя рук,
ты,
обреченная скитаться,
себя находишь
как-то вдруг,
и разом,
в ослепленьи вихря -
смелей!
отчаянней!
быстрей! -
весь мир
на миг
замрет и стихнет,
зарывшись в ночь
твоих
кудрей...

* * *
Знаешь,
поедем со мной в Стамбул.
Или в Венецию.
Или в Таллинн.
Там, где смолк
туристический гул -
побродить
по улочкам тихих окраин.
Знаешь,
поедем со мной далеко.
Пальцы в пальцы.
Ладони в ладони.
Пусть самолет взовьется легко
в небо,
где нас никто не догонит.
Знаешь,
поедем.
Прямо сейчас.
Пока еще не закрылись кассы.
Смотри - до заката
почти
целый час,
чтобы лететь
куда-то,
в сказку.

* * *
Твои стихи -
печален их уход.
Уход в себя или уход от мира.
И дивно так поет
чужая лира...
Поет?
Ну и пускай себе поет.
Пиши о нас.
Мне все равно, какому
из языков ты предпочтение отдашь.
Я наточила
твой любимый карандаш,
накрыла чай
на кухне, по-простому.
Пиши взахлеб.
Стремительно пиши.
Пиши не торопясь и с расстановкой.
Пиши блистательно
или пиши неловко...
Я буду тут -
точить карандаши.

* * *
Привет тебе,
мой странник.
И
опять рассвет в краю далеком.
Глаза полночные твои
вдруг обжигают
ненароком.
На полчаса -
усталый сон
в горячих простынях,
и снова -
беззвучный крик,
короткий стон,
немое
отраженье слова.
Прощаясь утром -
не скорбя,
ведь впереди опять дорога, -
присесть
и выпить за тебя
вина
из Золотого рога.

* * *
Когда-нибудь
я все переживу:
и эти сны,
и эту злую осень.
А ветер дней
уносит и уносит
ненужную
прекрасную листву.
Когда-нибудь
в нечаянном пути
на повороте
я тебя не встречу.
И синий вечер
ляжет мне на плечи,
и тихо скажет,
что пора идти.
Когда-нибудь
в таинственном краю,
где птицы - вещи,
а леса - бескрайни,
я снова приобщусь
великой тайне,
и позабуду
позаброшенность
свою.

* * *
И не прошептано,
не сказано,
не спето.
Осталось - в ночь,
бесшумно растворясь.
И дальше,
от рассвета,
до рассвета,
идти,
пока
не разомкнется связь.
Мне все равно.
И старый навык боли
меня в пути,
как прежде, укрепит.
Но рану
растравляешь
поневоле -
еще болит.
Пока еще болит.

* * *
Ветер пахнет тобой,
и шумят твоим голосом сосны,
и огни на холмах
отмечают дорогу к тебе.
Черно-синим шатром
раскрывается небо, и звезды
осыпаются вниз,
покорясь неизвестной судьбе.

* * *
Стволы олив -
нагие, без коры -
как сотни тел,
сплетенные в объятье,
как сотни вен,
переплетенных в плоть...
...Нагую,
как создал ее Господь.

* * *
Здесь все не так.
Здесь все совсем иначе.
Как из забытого, законченного сна.
Лишь где-то далеко
тихонько плачет
и обрывается
последняя
струна.

* * *
Ни боли,
ни скорби.
Конечный покой.
Я снова – с тобой.
Я прощаюсь с тобой.
Ни лжи,
ни измены,
ни мести,
ни зла.
Я все еще здесь.
Еще здесь.
И… ушла.

* * *
И белою тенью - гора. Монастырь на закате.
И солнце горит напоследок, и падает оземь.
И кажется снова – разбег - а дыханья не хватит.
И кажется снова, что это последняя осень.
А память есть память – как дом, что я скоро покину.
А память есть память – игла, распоровшая вену.
Не чувствовать боли, не гнуть онемевшую спину.
Не чувствовать пули, что молча вобьет тебя в стену.

* * *
Я промолчу
о муке и утрате,
насвистывая
штраусовский вальс.
Ведь раз заговоришь -
и слов не хватит,
как в прошлый раз,
и в позапрошлый раз.
Я промолчу
о призраках бессонниц,
о тишине
и темноте ночей.
Ведь я горда,
как самурай-японец,
и обойдусь
без валерьянки
и врачей.
Я промолчу,
до боли стиснув пальцы,
отчаиваясь,
веря и скорбя.
Мы в мире - временно,
бродяги и скитальцы...

...Я промолчу,
как я люблю тебя.

***
Уходя, за собой убирает усталая осень.
Ветер листья сметает, а дождь умывает дома.
Уходя, эта осень к себе снисхожденья не просит -
"Уходя, уходить" эта осень умеет сама.
Уходя, эта осень на окна твои оглянется украдкой,
Краем губ улыбнется, и вдаль каблучки простучат.
Эта осень была так мучительно, горестно сладкой.
Эта осень - была.
И уже не вернется назад.

* * *
Вчера ты меня разбудил ото сна о тебе.
Наверное, он и теперь продолжается где-то.
Порой я не сплю, в тишине дожидаясь рассвета,
И прошлое лето, как бабочка, кружит во тьме…

***
Нарисуй мою жизнь.
В небесах,
на земле,
на снегу.
Все ее повороты,
обманы,
бои и утраты.
Нарисуй между строк -
на лету, на ходу, на бегу.
Нарисуй просто так,
не хвалясь
и не требуя платы.
Нарисуй мою жизнь.
Я тебе ее всю расскажу.
Заурядность ее
есть привычно-простительный минус.
Белый-белый платок
для прощаний в карман положу,
позабывши о том,
что давно
и со всеми простилась.
Нарисуй мою жизнь.
Нарисуй
тонким кружевом вен,
акварелью слезы –
слезы дешевы нынче,
как воздух.
Нарисуй между строк,
меж зеркал,
между стекол,
меж стен,
меж зимой и весной.
Между вдохов.
Меж «рано» и «поздно».

* * *
Когда-нибудь,
а может быть – теперь,
хозяйственно,
решительно
и плотно
я затворю
единственную дверь.
…И распахну
бесчисленные окна.

* * *
Одиночества тихое пламя –
как пламя свечи:
слишком слабо, чтоб сжечь,
слишком сильно – смотреть, не мигая.
Уходя, не целуй.
Прихвати запасные ключи:
может, я не дождусь,
а тебе приглянется другая.
В этот чокнутый век,
в неизменности быстрых измен,
в повторении драм,
несмешно обратившихся фарсом,
я опять опущусь
на колени у чьих-то колен,
и бездумно вплету
в чью-то руку
озябшие пальцы.

* * *
Ветер, возвращайся.
Этот мир
медленно круженье остановит
на коротком
глупом предисловье
мастерски
написанных сатир.
Слово,
поспешивши прозвучать,
бьет наотмашь
грубо и жестоко.
Ветер, возвращайся
прежде срока,
чтобы
научить меня молчать.

* * *
Пустота –
анальгетик
извечно бездомной души,
что как тень проскользит
по удобно-практичному раю.
Я, наверно, в раю,
но, увы – я доподлинно знаю:
этот рай для меня –
как святому чужие гроши.
Мне не в жилу, увы,
здесь медово-молочные реки,
и бренчание арф
ангелят мне, увы, ни к чему.
В этом странном раю
не забыть бы, как быть человеком.
Не забыть бы Тебя.
Не святую.
Земную.
Одну.

* * *
Пусть мое второе имя будет – Ева.
Пусть дорога будет каменистой.
От колодца мимо поля к хлеву,
И с кувшином да с водою чистой.
Над шатрами пусть гуляет ветер,
Треплет головное покрывало.
Можно пережить на этом свете
Все и заново – и это ведь немало.
Пусть садится солнце над холмами,
Красит скалы, как виссон, в багрянец.
К очагу в шатре моем устало
Сядет иль торговец, иль скиталец.
Переломит он со мной лепешку,
А воды ни капли мимо не прольется.
Я смахну в ладонь нечаянные крошки.
Утром он уйдет и не вернется.
Пусть мое второе имя будет – Ева,
Пусть его он шепчет этой ночью.
Ни старуха я, ни женщина, ни дева –
Я Судьба, явленная воочью.

* * *
затопленный
солнцем,
словно водой,
город
таинственный,
странный,
не-мой,
город
камней,
кипарисов
и лета,
рассветного света,
закатного света.
город
увитых огнями
ночей,
песен,
молитв
и шаббатних свечей.
город разлуки
и город любви.
город обетов
и клятв на крови.
город
холмов,
колоколен
и крыш.
город, ты слышишь меня?
ну услышь...

* * *
ветер
пробежал по снегу
босиком,
и печаль мою
скатал
как снежный ком,
и забросил
далеко,
так далеко,
что забыть ее
легко
легко
легко

ветер
пробежал
по веткам
ветл -
как струнам
арф,
закрутил метель,
как снежный шарф,
и раскинул
вольно
по реке,
той, что серебрится
вдалеке

ветер
пробежал по проводам,
что соединяют
"здесь"
и "там",
что несут в себе
слова
моих молитв
и теряются
вдали
вдали
вдали

НОВОГОДНЕЕ

Раздать долги.
Отмерить
снег на платье,
Почистить льдинки
в праздничном колье.
Отправить
всем знакомым
без изъятья
открытки
с зимним видом Монпелье.
Накрыть на стол
на полторы персоны,
чтоб серебро,
розетки и хрусталь.
Пусть будет ночь
прозрачной
и бессонной,
а время пусть
часы
уносит
вдаль.

* * *
Если хочется мне
не встречаться с тобой
никогда,
это значит лишь то,
что по силам
такая утрата.
И в таинственный час
загорается снова
звезда,
и снисходит прощенье,
и нас проминует расплата.
Если кажется мне,
что любовь -
только хмель
и дурман,
баснословная брага
и странная темная мука,
это значит лишь то,
что меж нами опять -
океан,
трижды девять земель,
сто четырнадцать рек
и разлука.
Если кажется мне,
что меня ты тогда не любил,
не касался, дрожа,
и себя не выплескивал криком,
это значит лишь то,
что никто
ничего
не забыл
в этом вечном пути,
непонятном,
прекрасном
и диком.

* * *
Серым тугим шарфом
горло сдавил хамсин,
и затянул узлом
петли на семь холмов.
Ты пощады не жди,
милости не проси.
Не забавляйся злом,
не рассыпай слов.
Синей - синей нельзя -
призрачной кисеей
даль укрыла холмы,
гору Иродион.
Ты не пускай к себе
ненависть алой змеей.
Прошлое было - боль,
пусть оно станет - сон.
Желто - песок в глаза -
солнце в изломах скал.
Вереска седина
и серебро олив.
Все, что нам нужно, - здесь.
Что ты сто лет искал?
Эту землю из сна
вымолил, отмолив...

Осень-зима 2005