Под утро ей приснился его запах. И она точно узнала его – это был именно Его собственный, ни на что не похожий запах, такой одновременно родной и будоражащий. Она проснулась от потрясения.
Валька храпел рядом, навалившись на нее потным волосатым животом и приоткрыв рот. Полина сделала привычное внутреннее усилие, пробуждая в себе необходимую любовь к сожителю – и не смогла. Не пробудила.
Она встала, потягиваясь, в сонном тумане. В ушах звенело. На письменном столе, на смятом «Коммерсанте» с биржевыми сводками стояла чашка с давно остывшим кофе и блюдце с крошками печенья. Стол был засыпан сигаретным пеплом.
«Опять лег в пять утра»,- без малейшей жалости подумала Полина, но все-таки наклонилась и натянула сползшее одеяло на голое белое Валькино плечо.
Горячие струйки душа обожгли ее, приводя в сознание. Она смотрела на себя в медленно запотевающее зеркало, разглядывала свои все еще не отвисшие окончательно груди и широкие, но крепкие бедра. Помимо воли мысли ее вернулись к предутреннему сну, и сердце заколотилось гулко, внутри внизу прихлынуло горячее, влажное… давно забытое.
«Черт возьми, я тыщу лет никого не хотела, а мне ведь только двадцать пять… скоро шесть. А кого хотеть? Этого … хотеть?.. А что? А зачем я это делаю? А затем, что потянуло на спокойную жизнь, с карьерой и деньгами – и дальше что? А ведь у меня еще есть лет пятнадцать полной нестарости, и что? И с кем?!».
На кухне Полина выбрала из груды немытых чашек менее грязную, налила себе чаю – кофе она не выносила – и нехотя выпила. Пошла одеваться.
Валька спал, и дверь она закрыла сама.
На холодной остановке ежились от ветра две старухи в древних, но аккуратно подлатанных пальто с вылезшими воротниками, парочка явно студенческого вида и молодая бледная беременная женщина, прогибающаяся вперед под тяжестью семимесячного живота. Желтый фонарь высвечивал влажный зернистый круг света в синем туманном воздухе.
Разбрызгивая грязно-коричневую снеговую жижу, подполз ржавый автобус. Полина пропустила вперед беременную и пролезла в тускло освещенный салон, набитый злыми невыспавшимися согражданами. На передней площадке кто-то бранился – то взлетал на высокой ноте визгливый женский голос, то бурчал в ответ что-то несвязное похмельный мужской. Автобус подпрыгивал и грохотал железными разболтанными суставами.
Беременная женщина, стоявшая рядом с Полиной, побледнела еще сильнее и покачнулась. На вид она была лет на пять-шесть младше Полины, девчонка, ненакрашенная, с кругами под глазами.
Полину разобрало зло. Едва сдерживая раздражение, она наклонилась к прыщавому студентику, который вместе с ними стоял на остановке, а теперь, проявив должное проворство и «забив» случайно освободившееся сиденье, обнимал свою подружку. Та искательно заглядывала ему в глаза.
- А ну-ка, парень, встань, - приказала Полина негромко.
- Чего? – искренне изумился студентик.
- Ничего. Место уступи.
Парень оглянулся вокруг, ища понимания, натолкнулся взглядом на беременную и нехотя встал. Ничего не поделаешь.
Беременная плюхнулась на сиденье, не поблагодарив, ни на кого не глядя, и закрыла глаза. Студентикова подружка отодвинулась и обиженно отвернулась к запотевшему окну, варежкой протирая себе «глазок».
«Чего кобенишься, дура, - совсем уж злобно и грубо, сама себе удивляясь, подумала Полина, глядя на нее, - и тебе дружок скоро такое пузо заделает. Да еще и пошлет потом подальше».
Беременная с трудом стянула с правой руки перчатку и провела ладонью по лицу, словно отирая пот. Обручального кольца не было на ее худом пальце с коротко обрезанным ногтем.
Полина смотрела в окно рассеянным взглядом, и все, проплывавшее мимо – насупленные темные дома с освещенными окнами, черные костлявые деревья, ослепляющие фары встречных машин – казалось странным, незнакомым порождением безумия, имело какой-то иной, нечеловеческий смысл.

***

…На работу Полина пришла неожиданно рано – столы сослуживиц в кабинете были девственно чисты. Полина включила компьютер, одновременно стягивая пальто и снимая нога об ногу ботинки. Она уселась в кресло, отгребла в сторону папки с не просмотренными вчера отчетами и выудила из сумки ежедневник.
Невидяще глядя на разлинованные страницы, Полина вдруг отчетливо вспомнила утренний сон. Сердце забилось, заколотилось как безумное в горле, пальцы похолодели. Доспоривая на ходу мучительный и заранее проигранный спор с гордостью, она - торопясь, путаясь и нервно колотя по рычагу, - набрала длинный мобильный номер. Слушая гудки в трубке, она молилась о том, чтобы никто не ответил.
- Алло? – голос был высокий, привычно-дружелюбный и чуть вкрадчивый.
- Здравствуй…те, - прошептала она хрипло.
- Кто говорит? – в голосе было уже меньше дружелюбия.
Полина назвала свою фамилию, стараясь унять сердце и совладать наконец с голосом.
- Что? Поля? – трубка помолчала. – Не ожидал. Так давно… Что случилось?
- Как поживаешь? – на этот раз голос Полины был чуть более звонким, чем ей хотелось.
- О-кей… Ты хочешь встретиться?
- Ты как всегда прямолинеен.
- И как всегда верно тебя понимаю? Ну, о-кей, я тебе вечером позвоню, ладно, малыш?
Полина вспомнила, что оплата мобильного – поминутная.
- Ладно, пока, - быстро сказала она и положила трубку.
Надо усмирить надежду. Ведь сколько раз бывало: Он потом не звонил. Или звонил, чтобы, ссылаясь на неотложные дела, исчезнуть на год.
Хлопнула дверь. Полина подняла глаза, радуясь, что телефонная трубка уже на своем месте, и поздоровалась с сослуживицей Раисой Павловной, почти старой женщиной между тридцатью шестью и сорока, с серым умученным лицом.
Полина считала, что женская молодость, при отсутствии детей или присутствии денег, тянется до тридцати пяти. Оклад Раисы Павловны не превышал двух тысяч в месяц с премией, супруг ее тоже служил на неглавной должности в каком-то неденежном департаменте, а детей у них было двое – четырнадцатилетний сын-оболтус и двенадцатилетняя дочь, которая уже начинала подклянчивать у матери деньги на клубы и помаду.
- Здравствуйте, Раиса Павловна. Как Вова, написал контрольную?
- Здравствуйте, Полечка. Контрольная… где уж там. Представляете, я у него в кармане нашла…
Полине стало не по себе – неужели Вовка подсел на таблетки или, того хуже, на герыч?
- Что, Раиса Павловна?!
- ПРЕЗЕРВАТИВЫ!
- А, ну это даже хорошо, - обрадовалась было Полина, но тут же ужаснулась выражению лица сослуживицы.
- Разумеется, у вас, у молодежи… - Раиса Павловна поджала губы и прошла на свое место.
Глупо, подумала Полина. Вы-то во сколько начали трахаться, Раиса Павловна, если Вовке уже четырнадцать? А пользовались бы презервативами – и не прошла бы ваша жизнь в такой бездарности, с никаким мужем, отцом никаких детей…
Никакой муж… А черт их знает, какими они станут потом, сначала все пишут стихи, и разбираются в компьютерах, и полны надежд… а потом детки, мужичий пофигизм и черт знает как сложится жизнь. Вот Он бросил ее в восемнадцать лет – а какая была любовь, может, если бы они поженились, это бы и осветило первые годы поганой обыденности, а теперь только и остается беречь остатки независимости и надеяться на какое-то светлое будущее – молодого и стройного любовника, уютную собственную квартирку и фольксваген какой-нибудь у подъезда….
В дверь заглянула секретарша начальницы отдела Олечка, симпатичная «вечерница» какой-то академии:
- Раиса Павловна, Поля, вы на диспансеризацию ходили? Звонили из поликлиники, просили в обед справочки забрать.
- Тоже геморрой, пообедать по-человечески не дадут! – зло пробурчала Раиса Павловна и вдруг всхлипнула.

***

- Да, девушка. Уже недели четыре. Вы что, не замечали? У вас какой цикл?
Полина не ответила. Она никак не могла понять, что же в конце концов произошло. Женщина-гинеколог смолкла на минуту, посмотрела на Полину пристально:
- Аборт делать хотите? Ничего в принципе страшного, но ваши анатомические особенности…
- Я… подумаю, - с трудом проговорила Полина. – А какой режим?
- Не пить, не курить, - снисходительно улыбаясь, проговорила врачиха, - таблеток без разбора не глотать…
- Я не курю, - машинально сказала Полина.
- Вот и отлично. А вообще сходите в консультацию, если хотите оставить…
- Спасибо, - сказал Полина, сгребла со стола свои справки и вышла из кабинета.
К ее глубокому изумлению, вокруг ничего не изменилось. Ни серое небо за окном, ни интерьеры конторы, ни лица сослуживиц, ни одна из которых ни о чем таком ее не спросила. Она поразилась тому, что внутри у нее все перевернулось, а мир продолжал жить своей жизнью.
И Полина автоматически подстраивалась под эту жизнь, улыбалась, отвечала на вопросы, даже вышла «покурить» с Олечкой и внимательно выслушала, как та вперемежку с затяжками пересказывает очередную совершенно секретную сплетню. Но в голове Полины неутомимо колотился один и тот же риторический вопрос: «Что теперь делать?».
К концу рабочего дня она пришла к выводу, что «это» испортит ей всю оставшуюся жизнь. Мечтам придет конец. «Этого» быть не должно, иначе Он никогда больше не встретится с ней, и единственный мужик, который останется в ее распоряжении – жирный Валька, клерк-неудачник, отец … «этого».
Без десяти шесть зазвонил телефон. Полина снова была одна в кабинете, тоскливо ожидая этого звонка. Сослуживицы, обремененные семьями и личной жизнью, уже убежали.
- Это я. Малыш, боюсь, ничего не получится…
- Я так и знала. У меня, впрочем, тоже уже ничего не получится.
- Почему?
- Потому, что осенью у меня будет сын. Валечка. Так что…прощай.
- Постой, от кого?
- От сожителя, - грустно ответила Полина и нажала на рычаг.
Какое-то время она молча слушала гудки, бившие в барабанную перепонку, потом утерла слезы, которые уже стекали по шее, и набрала другой номер – городской, короткий.
- Привет, Валя.
- Полин, я очень занят.
- И тем не менее. Ты хочешь жениться?
- На ком?
- На мне.
- Хочу. А что?
- А детей ты любишь?
- А это ты к чему? – Полина поняла, что он абсолютно
ничего не понимает и наверняка занят сейчас своими котировками или черт знает чем, поэтому до него и не доходит, и ей стало весело, несмотря ни на что. – Ну, люблю. Ну и?
- Ну, и тогда тебе придется поступить как честному человеку… Ты ведь честный?
- Честный, конечно, - ответил Валька гордо, но вдруг как-то смолк и молчал секунды три. Потом испуганно спросил:
- Поль…а ты серьезно?
- Увы, мой друг.
- А когда?
- Через 8 месяцев и, может, еще неделю.
- А я тебя люблю! – гаркнул вдруг Валька.
Полина представила себе его лицо при этом восклицании, и ей стало легче.
- О-кей, - сказала она и положила трубку.

2000