Когда на сайгонской улице Донг Хой с ее сувенирными, шелковыми и букинистическими лавками, ордами попрошаек, продавцов открыток, воды и тут же кое-как приготовленной еды, а также девушек в аозай с пачками рекламок массажных салонов стало темнеть… Точнее, когда стремительно засинел, почти тут же налившись тропической темнотой, горячий и влажный воздух, я вывалилась наружу из последней галереи, где потратила последние же свободные деньги на очередную футболку кому-то в очередной подарок.
Мотороллеры, несущиеся по улице и едва притормаживающие только у редких светофоров, в темноте казались огненными драконами из кукольного театра Тханг Лонг. Гудки их вопили, во всяком случае, точно как те самые драконы. Огромные квадраты белого света, падающие на асфальт мостовых из окон дорожайших по любым меркам бутиков – и кто тут только покупает? «новые китайцы» или французы из «Новотеля» и «Найятта»? – чередовались с пятнами уютной, пестрящей цветным неоном полутьмы у входов в третьеразрядные отельчики.
Из темноты у такого «парадного подъезда» мне навстречу неожиданно выступила крошечная, лет шести, вьетнамочка с пачкой открыток и по-детски пухлым личиком, видимо, уже навсегда застывшем в алчно-жесткой гримасе.
Она наступала на меня.
- Мадам! Посткардс! Посткардс! Онли доллар! Мадам!
Я не без труда обошла юную энтузиастку свободного рынка – у меня действительно не оставалось свободных долларов – и тут же попала в кружок ее еще более оголтелых коллег. Напасть всех больших вьетнамских городов – бездельники с углов улиц, просиживающие часами на сиденьях своих исцарапанных мотороллеров в ожидании случайного пассажира – налетели на меня, как вороны.
- Хей! Хей! Мотобайк! Мадам! Хей!
- Пахать на вас надо, кони стоялые! – громко подумала я выражениях моей деревенской прабабки.
Мужики заржали, захохотали мне в спину, отпустили, видимо, пару шуточек, но мне было все равно – в густеющей вечерней толпе по Донг Хой я пробиралась в сторону главного сайгонского собора Божьей Матери, почтамта, Дворца Независимости – пафосного здания в серпасто-молоткастых красных флагах и плакатах - и своей гостиницы. Оставаться в центре после наступления темноты мне почему-то не улыбалось.
Напротив собора, возле квадрата газончика прямо перед главным фасадом, разместился один из множества спонтанных «обжорных рынков». На старых ящиках и замурзанных переносных холодильниках редкостно грязные (а может, просто чересчур смуглые?) торговки разложили товар – бутылки минералки, фрукты, горелые якобы бельгийские вафли, которые вьетнамки здесь кое-как пекут еще с колониальных времен. Тут же – передвижной шалманчик торговца печеными осьминожками или еще какими-то осьминогоподобными дарами моря. «Дары» сушат, потом раскатывают до бумажной толщины, пекут на углях, посыпают чили (тут даже куски ананаса посыпают чили) и едят. Точнее – грызут. Говорят, вкусно. Я попробовать не осмелилась.
А вот кокосового молока мне захотелось. И очень. Но торговка с корзинами на коромыслах, полными белых цилиндрических очищенных кокосов, которая притулилась с краю «рынка», тоже не внушала доверия своим невнятного возраста испитым лицом и грязными руками. Неподалеку на крошечной пластиковой табуреточке сидел и смотрел прямо на меня прилично одетый стройный мужчина лет… впрочем, по юго-восточным лицам мне очень трудно определить возраст, да и национальность тоже. Ему могло быть и тридцать, и сорок, он мог быть и китайцем, и тайваньцем, и гонконгцем. Вьетнамцем – вряд ли: в отличие от возраста азиатов, цену их рубашек и туфель я определяю куда как более уверенно. У этого дядьки, тянущего через трубочку кокосовое молоко на обочине уличного газона, рубашка была дорогая. В метре от него дожидалась хозяина новенькая красная «Хонда».
- Покупайте, покупайте, не беспокойтесь, - кивнул он мне на торговку с кокосами и улыбнулся. – Оно сладкое.
По тому, как внятно незнакомец выговаривал слова чужого языка, который в устах представителей его расы делается зачастую просто недоступным восприятию европейца, я только утвердилась во мнении относительно его «невьетнамства».
Я взяла у торговки кокос, от которого она проворно отрезала верхушку и кинула в отверстие трубочку, и протянула ей веером несколько мелких купюр, на выбор – руки были заняты. Она заулыбалась, вытянула самую крупную и гостеприимно махнула рукой в сторону двух свободных табуреточек – на третьей сидел хозяин «Хонды». Я, сама себе удивляясь, уселась – почти на землю, – натянула юбку пониже на колени и потянула в трубочку первый глоток кокосового молока.
Оно и в самом деле оказалось сладковатым – на вкус как смесь кленового сока и снятого молока, если можно себе это представить.
- Вкусно, - кивнула я советчику. Он улыбнулся.
- Но я так и не поняла, сколько оно стоит. Тетка мне не объяснила. Оно и вправду стоит двадцать тысяч?
Собеседник, видимо, меня не понял, но повел себя как мужчина галантный и состоятельный, которому - в силу редкостности в этих широтах таких качеств - ни галантность, ни состоятельность еще не прискучили. Он потянулся за бумажником.
- Я могу за него заплатить.
- Да я тоже могу, - засмеялась я. - Я даже уже заплатила.
- Правда? - вежливо улыбнулся он и спрятал бумажник обратно. Бумажник тоже выглядел прилично.
- Меня зовут (он произнес, совсем не по-английски, какое-то неразборчивое имя, пусть будет... ну...) Айн.
Посидели, помолчали, потянули кокосовое молоко. Я поскребла трубочкой внутреннюю стенку ореха, собрала немного нежной мякоти и отправила в рот.
- Так неудобно, - воскликнул Айн и обернулся к торговке, быстро, резко сказал ей что-то - язык этот с самого начала напоминал мне резкое мяуканье. Она, улыбаясь улыбкой торговки покупателю, потянула откуда-то ложку, но я невольно отмахнулась.
- Почему? - удивился он.
- Я не знаю ни ее, ни ее ложки.
Он улыбнулся.
- Вы откуда?
- А как вы думаете?
- Франция? Америка?
- Вы мне льстите, - засмеялась я. - А вы откуда?
- Я вьетнамец, - гордо и чуть удивленно ответил он.
- Странно, - не удержалась я.
- Почему?
- У вас хороший английский. Вы ведь бизнесмен?
- Я вице-президент нашей фирмы! Сегодня только вот вернулся из Гонконга, - заявил Айн и даже чуть подбоченился, едва заметно выпятил грудь. - Как вы догадались?
- У вас дорогая рубашка.
Он фыркнул, но я видела, что он польщен, хотя несомненный интеллект и воспитание не позволяют ему это показывать. Спросил - куда без этого:
- Вы давно тут, вам нравится Вьетнам?
Если бы этот мужик не носил приличной рубашки и не говорил по-английски так, чтобы я могла его понять, если бы у него были бы маслено-жесткие глаза уличного торговца... я бы, наверное, в ответ на его резиновую улыбку растянула бы губы в такой же резиновой улыбке и выразила бы полнейший одобрямс.
- Не нравится, - брякнула я.
- Почему?
- Все эти люди на мотороллерах... Они не тормозят на перекрестках, и все время приходится напрягаться, бояться, что собьют... И еще - они пристают к иностранцам, с открытками, с салонами массажа, лезут со своим этим "мотобайк, мотобайк!"
- У нас очень много бедных, - грустно сказал Айн, преувеличенно грустно, как вынуждены говорить люди, стесненные в языковых средствах.
- Но вот вы же не бедный. Вы же смогли стать вице-президентом фирмы!
- Я очень много учился. Я, знаете, начинал в самом низу, я был бедный, но я хотел пробиться.
- А почему они не хотят? У вас тут социалистическая страна, бесплатное образование и медицина, что им мешает? Почему они вместо этого сидят целый день на "мотобайках"?
Он серьезно посмотрел на меня. Меня несло.
- Смотрите, у вас там - я показала за спину, - Дворец Независимости. Но вы же понимаете, что независимость начинается вот тут, - я постучала себя по лбу.
- Понимаю, - без улыбки обронил Айн.
Помолчали. Я начала понимать что-то из тех ненужных вещей, которые не доходят до разумного непутешественника, познающего мир по рецепту Канта - не покидая комнаты.
- Знаете, я ведь тоже выросла в советской стране, - сказала я медленно. - Тоже были бедные. И спецслужбы держали народ в узде, не подпуская народ к иностранцам. Попрошайничать. Ну и не попрошайничать тоже не подпускали.
- И не подходили?
- Подходили, - ответила я.
- А сейчас?
- И сейчас подходят.
Мне нечем было попрекать вьетнамцев. В конце концов, нам хоть не надо есть сушеных морских гадов, посыпая их перцем. Картошки-то хватает.
- Демократия, - сказал Айн.
- Демократия, - сказала я и потянула сок через трубочку.
- Значит, вы из Восточной Европы?
Я посмотрела на него прямо и вздохнула.
- Я из Москвы. Помните может, было такое - Советский Союз?..
- Ааааааааааа, - понял он. - Да.
И кивнул.
- Я тут за неделю дошла - мне каждый МАЗ у вас и ЗИЛ как родные...
У Айна зазвонил телефон - разумеется, суперплоская Motorola RAZR, визитная карточка любого вице-, а то и не вице-, президента фирмы.
От его резкого мяуканья в трубку не осталось следа, теперь это было мурлыканье.
- Ваша девушка? - спросила я, когда он с медленной улыбкой убирал телефон в карман.
- Вы понимаете вьетнамский?
- Нет, - усмехнулась я, - я мужчин понимаю. Ну, приятно было познакомиться.
- Это... это просто друг, вы понимаете?
- Конечно. Мне пора. Всего доброго, - я очень, из этических соображений, торопилась смыться.
Но тут все-таки подкатил еще один чистый мотороллер, на нем, посадив перед собой годовалого малыша, сидела хорошенькая вьетнамка лет двадцати пяти, с умным лицом и в приличных туфлях. Я поспешно вскочила с табуретки.
- Добрый вечер, - сказала девушка и вежливо улыбнулась.
Я ответила тем же, подобрала недопитый кокос и поспешила распрощаться. Когда я уходила, Айн, уже чмокнувший девушку в щеку и небрежно потрепавший по головенке малыша, взялся за руль мопеда. Мне показалось, что, не будь он вице-президентом, он бы подмигнул мне.
...Я огибала собор вдоль стены, а за мной по пятам ехал молодой парень на мотобайке и назойливо предлагал свои услуги. А я боялась перейти улицу, потому что огненные драконы мотороллеров летели над асфальтом чаще и шумнее, чем днем. Тень от собора скрывала лицо моего назойливого спутника, и в какой-то момент мне показалось, что он ждет момента, чтобы вырвать у меня из рук пакет с трофеями от набега на Донг Хой. Я перестала громко думать и громко гаркнула:
- Отвяжись, козел, а то как кокосом запущу по башке тебе!
И смело с виду, но потея ладонями, нырнула в поток мотороллеров у перекрестка.
На сей раз за моей спиной действительно хохотали надо мной. Две девчонки лет двадцати. Наверное, они ездили в Россию торговать тряпками на вьетнамских рынках...

2006